Старинные куранты
Зовут в ночной угар.
Развеивает банты
Атласный пеньюар.
В полу ослепшем взоре
Воспоминаний дым,
Гардемарин, и море,
И невозвратный Крым.
Поездки в Дэрикоэ,
Поездки к У чан-Су…
Пенснэ лишь золотое
Трясется на носу.
Трясутся папильотки,
Колышется браслет
Напудренной красотки
Семидесяти лет.
Серебряные косы
Рассыпались в луне.
Вот тенью длинноносой
Взлетает на стене.
Рыдает сонатина
Потоком томных гамм.
Разбитое пьянино
Оскалилось — вон там.
Красы свои нагие
Закрыла на груди,
Как шелесты сухие
Прильнули к ней: «Приди,—
Я млею, фея, млею…»
Ей под ноги луна
Атласную лилею
Бросает из окна.
А он, зефира тише,
Наводит свой лорнет:
С ней в затененной нише
Танцует менуэт.
И нынче, как намедни,
У каменных перил
Проходит вдоль передней,
Ища ночных громил.
Как на дворе собаки
Там дружною гурьбой
Пролаяли, — Акакий —
Лакей ее седой,
В потертом, сером фраке,
С отвислою губой: —
В растрепанные баки
Бормочет сам с собой.
Шушукнет за портретом,
Покажется в окне: —
И рама бледным светом
Проходит на стене.
Лишь к стеклам в мраке гулком
Прильнет его свеча…
Над Мертвым переулком
Немая каланча.
Людей оповещает,
Что где-то — там — пожар,—
Медлительно взвивает
В туманы красный шар.
Август 1908
Суйда
М. Ф. Ликиардопуло
Огневой крюшон с поклоном
Капуцину черт несет.
Над крюшоном капюшоном
Капуцин шуршит и пьет.
Стройный черт, — атласный, красный,—
За напиток взыщет дань,
Пролетая в нежный, страстный,
Грациозный па д'эспань,—
Пролетает, колобродит,
Интригует наугад
Там хозяйка гостя вводит.
Здесь хозяин гостье рад.
Звякнет в пол железной злостью
Там косы сухая жердь: —
Входит гостья, щелкнет костью,
Взвеет саван: гостья — смерть.
Гость — немое, роковое,
Огневое домино —
Неживою головою
Над хозяйкой склонено.
И хозяйка гостя вводит.
И хозяин гостье рад.
Гости бродят, колобродят,
Интригуют наугад.
Невтерпеж седому турке:
Смотрит маске за корсаж.
Обжигается в мазурке
Знойной полькой юный паж.
Закрутив седые баки,
Надушен и умилен,
Сам хозяин в черном фраке
Открывает котильон.
Вея веером пуховым,
С ним жена плывет вдоль стен;
И муаром бирюзовым
Развернулся пышный трон.
Чей-то голос раздается:
«Вам погибнуть суждено»,—
И уж в дальних залах вьется,—
Вьется в вальсе домино
С милой гостьей: желтой костью
Щелкнет гостья: гостья — смерть.
Прогрозит и лязгнет злостью
Там косы сухая жердь.
Пляшут дети в ярком свете.
Обернулся — никого.
Лишь, виясь, пучок конфетти
С легким треском бьет в него.
«Злые шутки, злые маски»,—
Шепчет он, остановясь.
Злые маски строят глазки,
В легкой пляске вдаль несясь.
Ждет. И боком, легким скоком,—
«Вам погибнуть суждено»,—
Над хозяйкой ненароком
Прошуршало домино.
Задрожал над бледным бантом
Серебристый позумент;
Но она с атласным франтом
Пролетает в вихре лент.
В бирюзу немую взоров
Ей пылит атласный шарф.
Прорыдав, несутся с хоров,—
Рвутся струны страстных арф.
Подгибает ноги выше,
В такт выстукивает па,—
Ловит бэби в темной нише —
Ловит бэби — grand papa.
Плещет бэби дымным тюлем,
Выгибая стройный торс.
И проносят вестибюлем
Ледяной, отрадный морс.
Та и эта в ночь из света
Выбегает на подъезд.
За каретою карета
Тонет в снежной пене звезд.
Спит: и бэби строит куры
Престарелый qrand papa.
Легконогие амуры
Вкруг него рисуют па.
Только там по гулким залам —
Там, где пусто и темно,—
С окровавленным кинжалом
Пробежало домино.
Июль 1908
Серебряный Колодезь
М. Я. Шику
Пустеет к утру ресторан.
Атласами своими феи
Шушукают. Ревет орган.
Тарелками гремят лакеи —
Меж кабинетами. Как тень,
Брожу в дымнотекущей сети.
Уж скоро золотистый день
Ударится об окна эти,
Пересечет перстами гарь,
На зеркале блеснет алмазом…
Там: — газовый в окне фонарь
Огнистым дозирает глазом.
Над городом встают с земли,—
Над улицами клубы гари.
Вдали — над головой — вдали
Обрывки безответных арий.
И жил, и умирал в тоске,
Рыдание не обнаружив.
Там: — отблески на потолке
Гирляндою воздушных кружев
Протянутся. И всё на миг
Зажжется желтоватым светом.
Там — в зеркале — стоит двойник;
Там вырезанным силуэтом —
Приблизится, кивает мне,
Ломает в безысходной муке
В зеркальной, в ясной глубине
Свои протянутые руки.
1904
Москва
Е.П. Безобразовой
Веселый, искрометный лед.
Но сердце — ледянистый слиток.